Мотыльки любви

Заехала к сестренке. Переобуваясь, слышу ее перебранку с дочерью.
– Мы скоро уедем, приберись у себя. В школу иди пешком и не вздумай вызывать папу и никакого фастфуда, слышишь меня?
– Слышу, слышу, знаю наперед все, что скажешь.
Оставив сумку, я прошла на кухню, налила себе воду, слушаю их спор, улыбаюсь. Диалог разгорается. Наконец они вышли из комнат, уткнулись друг в дружку. Смотрю - нюхаются, ласкаются, счастливо что-то прохрюкали, помурлыкали. И неожиданно вспомнилось.

Глубокая осень. Любимое время года. Но, этот вечер неуютно-промозгл. Дождь нудно не думает сворачиваться. Едва открылась дверца машины, как окутал неприятный холод. Стыло ударила зябкость воздуха. И я быстрыми пробежками, перейдя на тротуар, пустилась бегом.
Больница БСМП. Зайдя в палату, увидела сестренку. Она, отвернувшись, пальцем колупала щербатую стену. Я тихонько подошла и заглянула со спины в ее лицо. Текли слезы. Беззвучно. Тихо. Она лежала в палате и умирала не от болей сопровождавшей угрозу выкидыша, а от безысходности.
После многолетних лечений и ожиданий она все еще надеялась на беременность. И появился шанс, ЭКО. О нем тогда мало знали. На ЭКО шли отчаявшиеся и исключительно из доверия к своему врачу. После результата приживления я, наблюдая за ней этот месяц, видела, как изменилась ее жизнь. Следа не осталось от апатии, равнодушия и отрешенности. Она просыпалась с улыбкой. Мечтая в воображении, слышала переливчатый смех дочери, целовала кончики ее пальцев, вдыхала запах локонов ее волос.
А теперь, она лежала, уткнувшись в стену. Перед ней в воздухе парил улетающий ангел с развевающимися от потока ветра волосами и взмахами рук, словно крылья птицы в полете. Она не слышала слов поддержки. Замкнулась. Закрылась. Словно в кокон. Словно в вакууме. Не слыша, не видя. Не желая. Не жалея. Только слезы бежали в безмолвном рыданье.
Она успела поверить, что выбор ее дочери не случайно пал на нее. Она вжилась в мысль - они одно единое, неразделимо целое и они полюбили друг друга на незримом расстоянии. Но… Но, что-то пошло не так. Что-то вне законов любви вмешалось так, что она не смогла ее защитить.
А может, наоборот, все логично? И любовь хрупка, словно мотылек, порой разбивающийся до самоуничтожения?
Да, счастье любит тишину. Нельзя ни с кем делиться ломкой надеждой. Видит бог, как она сопротивлялась, чтобы не потерять ее.

Я сидела рядом, держала ее руку. Не смела вмешиваться. Советовать. Не имела права. Мне казалось, я слышу, о чем она думает. «О, Всевышний, если ты и в самом деле есть, то я, передаю тебе своего ангела. Позаботься о ней. Смогу ли я собраться? Выжить? Жить дальше, словно не было этого месяца счастья,
обожания, надежды? Не знаю. Не уверена. Может, я наказана? Что произошло? Объясни мне… Есть брошенные никому ненужные дети. Несчастные. Одинокие. Есть плохие родители. Потерянные. Есть категория взрослых, не желающих детей. И тоже, по сути, одинокие. Но, ты, вопреки логике даешь им детей. Мы другие. Мы любим. Мы хотим. За десять с лишним лет лекарствами посадили здоровье, но увы… безрезультатно. И вот, ЭКО. Но, ты, опять нам не дал шанс. Ты, не дал возможности любящим стать счастливыми. Разве б ты, не улыбался, видя наше воссоединение? Разве ты, не свидетель сколько было пролито гнева, обиды, слез, раскаяния? Не ты, ли поддержал веру в ЭКО? Оставался шаг, обрести право дать любовь. Так объясни, почему? Что произошло? Теперь гляди… наблюдай… смотри… Одно умирает в одном. Одно уходит из одного. Единого целого. Нет – мы. Есть – одно. Я не думаю, что, ты, предвидя, нас спас отчего-то более горького. Так как большей боли, чем потеря, нет. Потеря - смерть. Потеря - одиночество. И вот оно одиночество… самая глубина ее бездны.
О, мой ангел! Я не могу больше тебе ничем помочь. Я не смогла тебе сказать, - «добро пожаловать». Вынуждена сказать, «счастливо оставаться». Ведь и ты мне не помогаешь. Не сопротивляешься. Раз так, я отпускаю тебя. Иди. Не мучай меня больше надеждой, не надо. Может там, когда-нибудь мы с тобой встретимся.»

В палату зашел врач. Неспешно. Грузно. Я встала, освобождая единственный стул. Он положил ладонь на мое плечо, похлопав, сжал. Мы встретились взглядом. Он устало улыбнулся. Мне стало его жалко. Ведь и у его надежды мало шансов. Я подумала, какое редкое единение, мы молча понимаем друг друга. Вышли из палаты. Прошли к окну. Мрачное небо. Дождь бился об окна. Ветви деревьев словно зомби, мрачно склонялись из стороны в сторону. Люди спешили под зонтами. Машины не щадили случайных прохожих, перебегающих дорогу. Помолчали какое-то время. И он сказал, «Практически шанс маленький. И как не странно и не серьезным это покажется, но, очень многое будет зависеть от соматики беременной.»
Действительно, нелепее от врача не услышать. И не менее несообразнее об этом говорить с отчаявшейся женщиной, ожидающей помощи от медицины, от новых технологий, от современного научного подхода. Она в одном шаге от того самого последнего шага.
Я вернулась в палату. Она отрешенно свербела стену. Бежали беззвучные слезы. В палате стояло огромное нежелание жить. Шло время. Бежали часы. За окном сумерки накрыли город. Она повернула голову. Растресканные губы прошептали, как отчаянно хочется побыть одной, ей надо с ней поговорить …

На следующий день, на цыпочках, с астрами, я подошла к сестренке. Бледная. Синюшные провалы вокруг глаз. Губы, как лопнувшие шины. Седые волосы. Она спокойно посмотрела, взяла мою руку и сказала, - Кажется, она меня пожалела. Кажется, она решила со мной остаться.

Это было двенадцать лет назад. Сейчас становишься свидетелем их беззлобных споров. Видишь первую влюбленность уже девушки. Слышишь наказы сестренки, которая мама уже немаленькой девочки. И у этой долгожданной девочки тот возраст, когда кажется, ты умнее и что там опять мама ворчит, да и вообще, что она может знать больше нее самой?